Сергей Плахотников

Пути исправления

            Идея коррекции или исправления стара.

            Многие известные педагоги занимались ее воплощением. Да и как ей не заниматься, если каждое время, будь то эпоха или поколение, предъявляют нам свои представления о человеческой норме. Меняются нормы, меняются подходы к исправлению, начинают корректироваться не только нравственные основания поведения человека, но и область его познавательных интересов. Неизменными же остаются человеческие возможности, они действительно безграничны, как многие утверждают, но при этом неизменны. Это парадокс наших педагогических ориентиров, поэтому, отойдя на некоторое время от розги, мы к ней снова возвращаемся, отойдя от бирюлек, мы снова ищем подручный материал для наших учеников, забыв о народных играх, мы пытаемся ввести в педагогическую практику дидактическую игру.

            Неизменность, постоянство человеческих возможностей - это гарантия нашего педагогическего успеха, даже если мы занимаемся исправлением.

            Может показаться странным, что ставится знак тождества между коррекцией и исправлением. Многие считают, что слово коррекция более гуманно и точно отражает суть педагогического вмешательства, к примеру, «коррекция поведения» или «коррекция познавательной сферы». Но что за этим стоит, как не исправление? Зачастую же коррекционный класс со свим корректным названием становится вполне антигуманным образованием, своего рода сливом для трудных или неудобных учеников.

В стороне от ученических желаний

            Несколько лет назад мне посчастливилось работать в Летней школе для детей с трудностями в развитии, проходившей в г. Нытве Пермской области. На территорию пионерского лагеря съехались несколько коррекционных классов школ Нытвенского района. Явление по сути исключительное, как является исключением для многих школьников - "остаться на лето" или "на осень" по какому-либо школьному предмету.

Что такое происходит с детьми, которые добровольно, оставив все свои летние дела, приезжают учиться в лес в самый грибной и ягодный сезон лета, когда в самом разгаре рыбалка и "буби" (рыболовная наживка) просто кишат на помойных кучах? Думаю, что ответ прост - добровольность к учению здесь связана с оригинальным детским пониманием этого самого учения. Мы взрослые - понимаем учение как специфическую деятельность, дети же вкладывают в него свою благожелательную корысть, поэтому с ними происходит все то же, что и обычно.

Но вот, чем занимаются ребята в течение всего учебного года - осенью, зимой и весной? Видимо, учатся... Тогда, почему у нас проблемы с их учением? Почему для них нужно было организовывать школу в лесу да еще в августе месяце, приглашать специалистов со всей страны? И здесь каждый может отвечать по-своему. Дефектолог – сетует на неквалифицированность учителя, учитель кивает на негативную роль семьи и родителей , психолог - забирается так далеко в "детячью" душу, что находит ответ в самом себе, директор школы - трезво оценивает ситуацию и свой ответ формулирует через организационное решение. И вот в этом многозвучии  - вопреки и благодаря всем ответам - родитель собирает чемодан своего ребенка, не забыв положить тетрадки, и "отправляет" обоих учиться в лес на каникулы.

Мое же "видимо учатся" - не от недоверия к специалистам, т.к. работая с детьми в Летней школе я, с удовольствием отмечал те ученические навыки, которые сформированы у детей (учеников начальной школы). Это "видимо" - рождено разницей между "они учатся" и "их учат", т.к. эта разница отражает то, "чему учатся" и "чему учат".

Нужно отметить, что еще за несколько месяцев до начала Летней школы, ее директор и организатор кандидат психологических наук - Виктор Кириллович Зарецкий отмечал высокую детскую мотивацию  к поездке в школу, которая была выявлена у учеников благодаря проведенным психологическим тестам (может быть опросам, но тоже психологическим). И это настораживало и удивляло - одновременно. Настораживало, потому что есть заурядная привычка работать с детьми у которых мотивация к учению отсутствует или весьма низка, а удивляло - потому, что слишком уж трезво дети оценивают свою "образовательную" ситуацию. К примеру, почти половина детей одного из третьих классов, по материалам предварительного опроса, хотела избавиться от лени, а половина другого класса желала увидеть море и горы. Непременно, набралось приличное количество детей с желанием избавиться от двоек, заикания, плохой речи, научиться читать, писать и говорить по-английски. Красной линией проходили по страницам опрос-листа призраки дядь, отчимов и пьющих родителей. Но, что  касается самой Летней школы, то к ней требования были весьма реальны: хочу пикник, танцы, играть в разные игры, заниматься спортом, мастерить из дерева, петь, рисовать, вязать, играть в карты, ходить в лес, рыбачить, красиво писать, ходить в походы, заниматься борьбой, "качаться" и т.д. И именно последний список вполне отражает природу изначальной мотивации. Если к "играть в карты" добавить "хочу научиться", то все встает на свои места и сразу нам ясна природа сильной мотивации к поездке. Но тогда зачем такие большие научные и профессиональные ресурсы?

Думаю, что этот разрыв вполне отражает реальную ситуацию в образовании во многих регионах нашей страны. Мы не обеспокоены тем, чему хотят учиться наши дети, но обеспокоины тем, как они учатся тому, чему бы нам хотелось, чтобы они учились. Отсюда и наши проблемы в их обучении. Мы с пренебрежением относимся к реальным детским возможностям, а отсюда и такое большое количество коррекционных классов.

На что может опираться учитель класса коррекции? Только на реалии, на реальные возможности и запросы учеников. Но это не значит, что он должен идти на поводу у учеников.

Один мой знакомый математик начиная работать с ребенком, у которого стоит диагноз задержка психического развития, говорил: «Сперва придется разгести Авгиевы конюшни и добраться до твердой почвы». А это значило, что педагог с пренебрежением отнесется к программе и будет плясать не от печки, а от партнера, от реальных ученических возможностей.

«Колечко» на страже договора

По иронии судьбы или административному недосмотру в лагере оказался детский городской танцевальный ансамбль. И вот, что бросилось в глаза. Дети, которые приехали учиться или исправляться, отличались от детей из ансамбля тем, что абсолютно не могли организоваться для игры. Может быть они бы и хотели поиграть, но все упиралось в договор, поскольку с договора начинается любая детская игра. И вот картина - перед обедом ансамбль сидит в беседке и играет в "Колечко", а ученики Летней школы бегают вокруг и с криками кидаются друг в друга шишками. Я не помню какие мысли у меня возникли тогда, глядя на это явление, но теперь мне кажется вполне обыденным, что учитель берется обучать детей, которые не могут договориться друг с другом об элементарном. А ведь договор, это основа учения, поскольку учение диалогично и непосредственно связано с выяснением мнений, точек зрения, взглядов на тот или иной учебный вопрос.

Общаясь с учителями нытвенских коррекционных классов, мы искали путей исправления этой ситуации и во многом преуспели, хотя некоторые педагоги заигрались сами, забыв о своей роли. Но так бывает, когда интерес к забытому подогревается актуальностью настоящих проблем. После первых попыток приспособить забытые игры к задачам урока, некоторые учителя стали отмечать реальные изменения в работоспособности детей, у ребят появился ученический кураж, а главное, мы вдруг услышали вдумчивую детскую речь. И вот, что запомнилось, кто-то из учителей вдруг сказал: «Знаете, а ведь ребята начали слышать друг друга.»                         

 К началу страницы