Сидя в самолете, я думала, что прилечу в Женеву, немного оклемаюсь, потом зайду в любую школу, очаровательно улыбнусь и завяжу непринужденную беседу с каким-нибудь симпатичным учителем. Об их школьном житье-бытье. У меня было сильное подозрение, что житье-бытье окажется у нас во многом схоже. В главном схоже.

Да, у швейцарского учителя, наверное, есть машина и много чего вкусного покушать. И маразма вокруг поменьше. И голова не болит о судьбах страны. Но он тоже каждый день входит в класс – а там сидят два (три, пять или даже один) орла, которым твоя химия (литература, биология и так далее) до фонаря, и сейчас они начнут это демонстрировать. Если не хамством, то выражением скуки на лице или дежурной показной готовности в теле. Какая разница, думалось мне, в какой стране и с каким уровнем жизни это происходит?..

И вот я в Женеве. Инна, моя здешняя знакомая, осадила меня прямо на старте, сказав, что здесь не принято без предварительной договоренности по телефону заходить в незнакомое место (тем более – в школу), с кем-то заговаривать, задавать вопросы и при этом улыбаться. В лучшем случае – на тебя посмотрят как на дурака (ну а на меня – тем более, поскольку я еще и французского языка не знаю), в худшем – позвонят в полицию.

Инна добавляет еще несколько штрихов, завершив тем самым отталкивающий портрет среднего швейцарца. (Здешние русские жены, в большинстве своем, клянут Швейцарию – видимо, за чувство собственной зависимости, утраченной легкости. Это самый распространенный среди них жанр общения). И вот мне уже как-то зябко внутри. Страшноватенько выйти за порог квартиры. Я уже боюсь подойти на улице к людям, что-то спросить – вдруг укусят?..

Прошло десять дней. Очень трудных. Каждый день, начиная со второго, я страстно хотела домой. За весь год столько слез не пролила, сколько здесь за эти три недели – так было одиноко. Просто плохо, и все. Хотя мозг регистрировал, глаза примечали: вот это любопытно, а про это надо будет рассказать, а про это – написать...

Чтобы не реветь постоянно, я работала. Наверное, поэтому и привезла так много записей.

К началу страницы

Если б не Сюзанна!

Случайно заглянув на одну из весенних распродаж, мы с Инной вдруг видим ее женевского знакомого – некоего студента Витю. Студент Витя стоит возле примерочной с гирляндой брюк на вытянутой руке и ждет своей очереди. А примечателен он тем, что работает в русском клубе. И русский клуб называется... само собой, «Арбат». Выясняется, что Витя подрабатывает в Женеве еще и уроками русского языка. Тут я у него и спрашиваю: а нет ли учителей среди его учеников? Он говорит: есть! Сюзанна (это по-русски, хотя правильно, конечно, Сюзанн), учительница географии.

Мы договариваемся с Витей, что он предложит Сюзанне встретиться со мной где-нибудь за кофейком и поговорить о том-о сем, о нашем учительском, кровном, о наших проблемах, бедах, чем живет учитель в России, в Швейцарии, чем дышит и так далее. А Инна нам попереводит...

Вечером звонит Витя и говорит, что Сюзанна очень обрадовалась перспективе общения с нами. Инна, закрыв рукой телефонную трубку, шипит: «Те швейцарцы, которые изучают русский язык и интересуются Россией добровольно, – это уже ненормальные швейцарцы, что-то у них не в порядке с головой».

Мы (то есть Инна, потому что Сюзанна по-русски не говорит пока еще, а я французски – уже) звоним Сюзанне. Сюзанна действительно заинтересована, говорит: да, обязательно... утрясу свои дела... узнаю... разузнаю... Мы подчеркиваем, что хотели бы пообщаться в неформальной обстановке, ну уж а что она при этом понимает – нам знать на дано.

Потом еще несколько телефонных разговоров с Сюзанной. Постепенно выясняется: чтобы попасть на урок к той же самой Сюзанне, на ее родную географию (и она при этом не против, а даже очень за), или чтобы побеседовать с местными учителями о том-о сем, требуется разрешение на уровне министерства образования Швейцарии (!).

Прошло каких-нибудь полторы недели, и наконец – сообщает приподнятый голос Сюзанны – разрешение получено! Это был мой предпоследний день в Швейцарии.

К началу страницы

Программа визита...Тут я совсем сникла

Средняя школа Флеранс, по рассказу Сюзанны, находится в престижном районе. Здесь живут медики, адвокаты, банкиры, крупные бизнесмены. И Ален Делон (мы видели сквозь ажурную ограду: где-то в глубине бескрайних полей, на самом горизонте, стоит его скромный средневековый замчушко.

Консьерж, который живет при школе, тоже, наверное, может своих детей отдать в эту школу. Но, в основном, здесь учатся дети этих самых очень обеспеченных родителей, потому что принцип набора в школу – только по микрорайону.

Район буржуазный, школа буржуазная, дети буржуазные – в общем, я уже напугана...

Еле волоча ноги, мы идем по улице Маланью, периодически спрашивая, где здесь переулок Флеранс. Нас догоняет парень (красавец невероятный!) с девушкой – в джинсах и рубашках навыпуск. Они о чем-то болтают и хихикают. Оба на вид очень молоденькие и явно направляются в ту же сторону, что и мы...

Из глубины переулка выныривает типовое двухэтажное серое, неожиданно грязное здание – школа! Почти одновременно с парочкой открываем дверь...

Нас встречают два дяденьки. Конечно, все очень мило, сверкают белозубые улыбки, «Москау, Москау!»... Под нос нам суют программу визита...

Тут я совсем сникла. Программа выглядела очень внушительно. Вверху различаю «мадам Ганкина», в углу «Первое сентября», и дальше – расписание. 9.00 – встреча, 9.15 – кофе и так далее. Посещение лабораторий, физкультурных залов, интервью с завучем, обед, посещение всяческих уроков, опять кофе...

Дядечки ведут нас куда-то раздеться – сдать пальто, сумки. Мы явно чего-то ждем, обмениваемся ничего не значащими фразами. Один из дяденек (что помоложе), розовенький такой, все время улыбается, пританцовывает вокруг и с выражением готовности заглядывает в лицо. Как потом выяснилось, совершенно искренне и бескорыстно. Позже женщины нам сказали, что Даниэль – самый любезный мужчина школы.

Второй, пожилой, в тяжелом весе выдает нам брошюрку о средних школах Женевы (а их всего-то четырнадцать!), в том числе и о школе Флеранс.

Оба дядечки оказываются завучами и, наверное, ждут вопросов.

Я и спрашиваю:

– А ваши учителя встречаются друг с другом?

Пожилой завуч и говорит:

– А им незачем встречаться специально: за тем, чтобы в классе не было проблем, следит классный руководитель. Перемолвились словечком на переменке – и достаточно. Этого хватает.

– (?!)

Тут я почти заскучала...

Но мы вдруг встаем и бодро куда-то идем. Оказывается, на учительскую тусовку – пить кофе!

К началу страницы

Летучка с круассанами

Несколько приятельствующих учителей договорились: давайте по утрам вместе пить кофе. И каждое утро в 9.15, перед тем, как разбежаться на уроки, они пьют кофе с круассанами. Получается что-то вроде летучки.

Они говорят, что дверь к ним всегда открыта. Каждый, кто хочет, может к ним присоединиться. Вот сегодня, например, присоединились те, кто интересуется Россией.

И нас усаживают за общий стол. И все так чинно, благородно. Оба завуча здесь же. Я немного прихожу в себя (при виде круассанов, в первую очередь). И наконец начинаю замечать проплывающие передо мной учительские лица... И тут я понимаю, что нахожусь в своем кругу.

За все три недели в Швейцарии это был четвертый раз, когда я почувствовала себя среди своих. Первый раз – в парке, среди деревьев, собак и лебедей. Второй раз это было в детском городке, где возилась малышня. Третий раз – в русской церкви. И вот теперь здесь, в школе.

Учителя представляются: имя, предмет... Нет, все равно не запомнить...Я все пытаюсь как-то сбить это плавное течение кофепития, эту прямую линию, вертикальную в спинах. И я прошу Инну донести до учителей такую мысль: что вся информация о системе образования есть вот в этой брошюрке, которую мне вручили. Поэтому все, что там написано, меня сейчас не интересует (приеду домой – сын переведет). А вот расскажите лучше, как вы тут живете... Инна, конечно, шипит, что так, дескать, не принято, что завуч ждет наших вопросов. Но переводит. И тут все как-то оживились, раскраснелись, начали чего-то рассказывать, размахивать руками, перебивать друг друга.

Тут в класс входит наш молоденький красавец-попутчик – и я впадаю в столбняк: ка-а-ак учитель математики?! Всеобщий шум и хохот... Завуч почувствовал себя лишним, несколько раз значительно посматривал на часы и, наконец, растворился в воздухе.

15 минут истекли. Парты, сдвинутые в общий стол, расставили по местам, и все разбежались по урокам... Мне так и не удалось попробовать круассанчиков, потому что и в этом классе начался какой-то урок.

К началу страницы

Переведи, что мы тоже работаем по группам!

Даниэль, подхватив под руку Мишель, у которой в это время не было урока, приволок всех нас в учительскую. Тут я взялась допрашивать Мишель с пристрастием.

Я не помню, как разговор вырулил на групповые работы. Но начала я, по-моему, вот с чего:

– Не тратьте зря время на официальные сведения, которые можно почерпнуть из этой брошюрки. Русского учителя скорее всего интересуют не какие-то вещи, связанные с материальным благосостоянием школы и ее устройством: что можно построить, что купить, что оборудовать... Это интересно, но мне кажется, что любого учителя еще больше интересует он сам, его профессия, тайны его ремесла... И мы можем быть друг другу очень даже полезны. Наверняка есть чем обменяться... Горькими или, напротив, сладкими мыслями... придумками... приемами... Вот это действительно интересно...

Вижу: вокруг нас постепенно кучкуется народ...

Даниэль говорит, что сейчас у них очень распространена работа детей по группам.

– Да, – оживляется Мишель, – например, на моих уроках немецкого. Дети сообща оценивают свои работы. И еще оценивают задание по степени сложности: для кого оно легкое, а для кого – трудное.

– Переведи, – кричу я, – что мы тоже работаем по группам! И дети друг у друга проверяют работы и оценивают их. По часовой стрелке меняются тетрадями...

– Очень похоже на то, что происходит у них, –– переводит в ответ Инна. – Даниель говорит, что работа по группам появилась у них достаточно недавно. И с ней связана вот какая проблема.

Если иметь в виду целый учебный год (в общем, долгий период времени), то способ групповой работы дает свои результаты, потому что дети изучают материал более глубоко. Но если ориентироваться на четверть, то получается, что работая по группам, дети на первых порах начинают неизбежно отставать от программы.

И если один учитель работает по такой методике (беря на себя всю ответственность за это), а другой – по обычной классической, то получается, что тот класс, где работают в группах, вроде бы отстает. И это сначала немножко сдерживает рвение других брать с него пример. Но только сначала. Потом, в конце года, выясняется, что именно эти дети глубже всех отработали материал.

– Мишель, дети у тебя садятся в группы случайным образом или по симпатиям?

– В основном, решают дети, с кем им объединиться. Сами же и меняются местами. Но и педагог может в это дело вмешаться – посадить, например, слабенького с сильным. Мы стараемся развивать у них чувство ответственности за другого, умение помогать другому (для нас это очень важно). Это создает хороший климат в классе.

– Мне все это очень понятно. Мы тоже считаем, что «хороший климат» в классе – вообще главное. Читателям нашей газеты будет приятно в швейцарском учителе узнать себя...

Звонок давно уже прозвенел, и все такой же румяненький, улыбающийся, кланяющийся, расшаркивающийся Даниэль не выдержал. Программу надо выполнять! – и потащил нас в библиотеку, на урок географии к мадам Жанетт.

Это был, по-моему, 8-й класс. Как мне объяснили, – направления женераль.

К началу страницы

О том, как у них это устроено

/информационный путеводитель/

Цифры Небольшие жилые райончики (протяженностью, примерно, в три трамвайных остановки) называются в Женеве коммунами.

Как-то в руки мне попался адресно-телефонный справочник по трем коммунам, объединенным в единое целое (по-нашему, административную единицу). А поскольку именно в этой единице я и гостила, то мне было интересно выудить из этого справочника кое-какие цифры. Я села и стала считать...

Итак, на три коммуны приходится:

а) 14 начальных школ. Начальная школа – с первого по шестой класс. Плюс необязательный детский садик – два года, для 4-х и 5-тилетних детей. Школы маленькие. В каждой параллели по одному классу.

б) Потом все эти дети стекаются в 3 большие средние школы (одна из которых и есть наша школа Флеранс). Они называются Сикл де Ориентасьон (циклы ориентации), потому что здесь происходит первая ступень ориентации ребенка в области человеческих знаний и умений. Дети учатся с седьмого по девятый класс и тем самым завершают обязательное среднее образование. Им выдается соответствующий диплом.

в) 4 специальных начальных школы. Там учатся дети по каким-то, видимо, показаниям.

г) 4 колледжа, выдающих дипломы об окончании среднего профессионального образования. Сюда поступают те, кто хочет продолжить образование после окончания средней школы. В число четырех входит школа Пиаже, коммерческая школа и так называемая школа для взрослых (видимо, аналог нашей вечерней школы).

д) 12 частных школ (в том числе, Монтессори, Вальдорф).

(Стоит напомнить, что во всей Женеве не больше двухсот тысяч жителей?)

Циклы ориентации Средние школы в Женеве называются Сикл де Ориентасьон. Ученики ориентированы по пяти направлениям (циклам): латин, модерн, сайнтифик, женераль и практик. Учатся здесь три года – 7, 8 и 9-й класс (с 12 до 15-ти лет) и тем самым завершают обязательное образование. Профориентация здесь только намечается, настоящее разделение по интересам начинается после 9 класса, когда дети или продолжат свое образование в колледжах и лицеях (с 10 по 13 класс) с тем, чтобы потом в 19 лет поступить в университет. Или пойдут учиться на продавца, парикмахера, водителя... Или же сразу после средней школы пойдут работать.

Латин – это самое трудное по уровню подготовки, сложное направление. Кто не выдерживает большого количества классических языков (в частности, 6 часов в неделю латинского), тот на следующий год может перейти в том же самом верхнем уровне на отделение модерн, где вместо латыни изучают современные языки (английский, немецкий).

Второе направление – сайнтифик. Там делается упор на физику с математикой, но на самом деле, как говорят учителя, там просто чуть-чуть поменьше латыни.

На отделении женераль просто не делается никаких акцентов – всего понемножку. Ну и явно поменьше нагрузка.

Практик. Чтобы детей с невысоким уровнем стартовой подготовки не отохотить от учебы, их сначала принимают на это отделение, где они параллельно могут заняться какими-то ремеслами. А потом, в следующем (восьмом) классе они сливаются с классами направления женераль.

И в каждом направлении – по три класса каждой параллели.

К началу страницы

Настоящие русские на уроке географии

Мы попали уже где-то на середину урока. Отделение женераль, восьмой класс. Нормальные дети. Сидят по группам вокруг сдвинутых парами столов, с книжками ковыряются.

Мадам Жанетт рассказывает:

– Каждый из ребят выбирает для себя какой-то определенный аспект изучения страны, в данном случае России: физическая география России или экономическая. И они объединяются в группы в зависимости от того, кто чем хочет заниматься. Но группа может выбрать себе для изучения и более узкую тему – пожалуйста! В группе обычно человек 5-6. А бывает, что в группе – один человек, сам по себе. Сидит и своей какой-то темой занимается.

Одной из групп попались реки России. А эти сами себе выбрали тему туристские маршруты России...

За полурока каждая группа наковыряла в библиотеке массу конкретных сведений по своей теме.

Жанетт предложила детям: воспользуйтесь тем, что к вам в гости пришли настоящие русские, и спросите у них что-нибудь эдакое, специфическое, секретное, чего в книжках нету. Я французского не знаю, поэтому приходилось глупо улыбаться. А у Инны они таки что-то спрашивали. Какая ж я дура – забыла потом у нее спросить, что именно.

– Вторая половина урока, – рассказывает дальше Жанетт, – это как бы конференция, на которой группы рассказывают друг другу, кто чему научился. Но надо сказать, что это мотивированный класс, здесь есть интерес к географии. В классах, где он гораздо меньше выражен, работа строится совсем по-другому.

Как же она строится, я выяснить не успела, поскольку мы быстренько-быстренько, чтобы не опоздать, побежали на урок кулинарии к мадам Колетт.

К началу страницы

Печи, действительно, есть

О, мадам Колетт! Тоненькая, изящная, тщательно причесанная, и в то же время в ней ощущается некая элегантная небрежность – типичная француженка.

Она явно нас ждала. Впрочем, мне показалось, что и география была специально подготовлена к нашему визиту. Но если на географии было все как-то очень просто, не шатко-не валко, обыденно: дети, обложенные книжками, что-то делали, учительница спокойными глазами на все это смотрела, с нами успевала беседовать...

То мадам Колетт была явно на коне. Выражалось это в очень быстрой, возбужденной речи, блеске в глазах, которые то и дело призывно обращались к нам: мол, посмотрите, как здорово!

На доске были нарисованы таблицы калорий, какие-то рецепты и список блюд, которые они должны сегодня за полтора часа урока приготовить и съесть.

В классе стоят две электрических плиты. Еще есть две микроволновые печи, встроенные в стенку. Что ж, разумно.

Вообще-то, преамбула моего визита была такова (буржуазный район, буржуазная школа, богатые семьи и так далее), что в школьных помещениях я ожидала увидеть что-то такое ультрасовременное, какую-то оснащенность потрясающую. Нет. Все оказалось достаточно обшарпанным, достаточно стареньким, даже облупившимся. Никакой роскоши. Просто все очень приспособлено для жизни. Все, с точки зрения здравого смысла, выверено. Никаких ковров, кресел и монументальных панно, что я видела не в одной нашей частной школе. Печи, действительно, есть.

Это был опять же 8 класс. И опять-таки направления женераль. Мне понравилось, что вот уже второй урок – и вовсе не в каких-то там суперклассах, особо сильных. А так, обычный 8-й класс. Причем, девочек меньше, чем мальчиков.

Мальчики – этакие лбы – и все в белых фартуках. Причем один из них – увешанный цепями, с колечком в ухе, футболка и джинсы расписаны надписями – явно гроза школы... Нет, ничего, в белом передничке, с аккуратно выведенным на грудке именем, он вел себя вполне мирно. Тем более со скалкой в руках.

Каждый из учеников принес с собой тесто, приготовленное дома по рецепту. И теперь они должны были печь из него тарталетку (по-нашему, шарлотку) – это такой пирог с яблоками, или с лимоном. Каждый выбирает, какого размера будет у него эта тарталетка.

И вот они принялись за работу. Лихо раскатывают скалками, машут во все стороны – только локти сверкают. В том числе и «гроза школы». Я жду, когда же он бузить начнет. Нет, не начинает. Стоит себе, тесто раскатывает...

Мадам Колетт говорит вдруг: «Вот, кстати, мальчик из Казахстана». Ой, как я обрадовалась! Действительно, один из парней четыре года назад приехал из Алма-Аты. Зовут Нурлан. Я уж не знаю почему, но очень стесняется говорить по-русски при всех. Зажатый мальчишка. Может быть, просто потому что полный?

Я попыталась было приспособить его переводчиком. Но он и на это не шел. Тогда я ему по-казахски брякнула единственное, что запомнила из детства (мы прожили в Алма-Ате два года):

– Поездан сактан!

Он потом мне все исподтишка улыбался. Машет скалкой – и улыбается.

К началу страницы

В школьном коридоре

Идем с кулинарии по коридору... Кстати, забавная деталь. Специально ли к нашему приезду, я не знаю, но в коридоре на стенке висит материал из какой-то швейцарской газеты, посвященный 100-летию периодической системы Менделеева. Вижу портрет, фрагменты знаменитой таблицы, различаю слова Тобольск, Сибирь... Учителя при этом так восхищенно прицокивают по поводу Менделеева, что становится приятно – как будто сына хвалят... Эти листочки нам тут же отксерили и вручили...

Перемена... Народ валом валит... И тут Даниэль говорит: «А вот, кстати, Полина, девочка из Петербурга». Мы остолбенели. И девчонка обрадовалась ужасно. Она просто чуть не завизжала, чуть не кинулась нас расцеловывать.

Девочка очень красивая, кудрявая, взрослая (10-й класс, по-моему). И она мне говорит: «А давайте я вам про нашу школу напишу!» Пообещалась. Мы тут же обменялись факсами, телефонами и обсудили темы ее будущего сочинения.

Вот что она успела нам начирикать за переменку. Что здесь (среди девчонок особенно) очень популярны такие разговоры: сколько твой папа получает, какая у вас машина и сколько у вас комнат в квартире? Какими духами душится твоя мама? и прочее, прочее. Потом она сказала, что ее папа-художник считает эту школу несерьезной, говорит, что, якобы, здесь разгильдяйство и халява, не то что в Петербурге, но ей здесь очень нравится.

Потом завуч Даниэль (тот, что дамский угодник) повел нас в спортзал, потом в какие-то лаборатории... Но меня все тянуло в учительскую, чтобы повытрясти (вот она, наша российская нетерпимость!) чего-нибудь из зазевавшихся учителей.

К началу страницы

Посиделки в женевской учительской

И вот наконец мы снова в учительской. Стоит ксера, кофеварка, какой-то общий квадратный большой стол из сдвинутых парт, где, конечно, навалом книжек, тетрадок... И тут же отдельно стоит круглый столик, за которым пьют кофе. Никаких украшательств... Первый этаж, огромные окна, за окнами – сосны и солнышко.

И как-то, в общем, тут достаточно безалаберно. И эта безалаберность, которая неизменно раздражает меня в собственной школе, здесь почему-то успокаивает и умиротворяет.

Стал какой-то народ заходить – видимо, привлеченный русским духом. Все нам говорили по-русски «здравствуйте» и жали руки.

Зашел на огонек Стефан Жандр, молоденький преподаватель латыни, с нервным румянцем на щеках. Русский язык он изучал в университете. Закончил филфак не так давно, год как работает в школе. Говорит, что за этот год начал забывать русский язык. И он с каким-то удовольствием и со жгучим любопытством на нас взирал и прислушивался – уши у него аж оттопырились.

Потом пришел Дима, студент университета. Русский... Ну как русский? Папа у него швейцарец, а мама из каких-то княжон, из детей первой волны эмиграции. Мама преподает в университете русский язык, а сам он на третьем курсе...

– Филфака?

– Да. Правда, здесь он называется факультет лингвистики...

И вдруг выясняется, что Дима буквально час назад еле-еле сдал зачет по структурной лингвистике Луи де Соссюру! (А Луи де Соссюр – правнук Фердинанда де Соссюра, великого ученого, одного из основоположников структурной лингвистики).

Я чуть было не обняла его как родного, потому что с Луи де Соссюром мы познакомились неделю назад на русской масленице в доме у праправнучки Суворова...

К началу страницы

Луи де Соссюр

В дом к праправнучке Суворова на окраине Женевы потихоньку прибывают и прибывают гости.

Вот входят еще несколько, среди них – молодой человек в желтом свитере, очках, румяный, кудрявый, очень милый.

Говорят по-французски. Хозяйка:

– Маша... (Понимаю, что в числе других представляют меня).

Желтый свитер что-то произносит в ответ.

И вдруг мое ухо вылавливает из его французской речи слово Соссюр. Спрашиваю у одного из русских гостей:

– Соссюр? Уж не потомок ли Фердинанда?

Луи (на хорошем русском языке):

– Да, Фердинанд – мой прадедушка.

Каково? Ведь до сих пор хранятся мои студенческие тетрадки с конспектами фундаментальных работ Фердинанда де Соссюра!..

Мы начинаем улыбаться друг другу, как два дурака, и остановиться уже не можем...

Мама Луи – княжна Оболенская... Так вот откуда русский язык! ...Нет, оказывается, не только от мамы, позже он учил его еще и в университете...

Луи рассказывает потрясающую историю про то, как Вячеслав Иванов – поэт, философ, властитель дум, хозяин знаменитой башни в Петербурге, где собирался весь цвет поэзии Серебряного века – дружил с его прадедушкой. И как он, опубликовав свою новую поэму (названия ее Луи, к сожалению, не помнит), сделал дарственную надпись на этой книге: «Фердинанду, дорогому (что-то вроде того)... от друга Вячеслава». Потом эта книга была потеряна. И вдруг в одном из парижских букинистических подвальчиков Луи обнаруживает ее и покупает за большие деньги...

Конечно, ничего потрясающего в этой истории нет. Кроме того, что это История и я оказалась к ней причастна...

В какой-то момент вижу, что все прислушиваются к нашему с Луи разговору...

– Можно к вам присесть?... Вы так похожи! Как брат и сестра...

***

...И вот, на учительских посиделках в школе Флеранс, Луи вдруг открывается мне с совсем неожиданной стороны – как строгий преподаватель, перед которым студенты трепещут и едва-едва сдают ему зачеты!

К началу страницы

Учительские типажи

Тут возник длинный-предлинный Даниэль-второй, математик. В драных джинсах, в полинявшей футболке до колен и вдобавок с колечком в ухе. «Самый, – мне говорят, – строгий учитель в школе».

Даниэль-второй – Даниэлю-первому:

– Что это вы тут делаете?

– Ходим, показываем русским коллегам школу.

– И весь день едите что-нибудь вкусненькое?

Всеобщее веселье...

Типы учителей – такие узнаваемые! Вот, например, эдакая простушка-хохотушка, видимо, любимица девочек... А вот мадам Колетт, у которой все с иголочки... А вот преподаватель истории, с белым шарфом, откинутым за плечо – вальяжный тип учителя... А вот молоденькая Мишель, очень похожая на Вольдорфскую учительницу – рубашка навыпуск, распущенные волосы, ни капли косметики...

Мы все садимся за круглый столик пить кофе с остатками круассанов, и мне удается, наконец, задать те несколько серьезных корреспондентских вопросов, что я заготовила заранее.

К началу страницы

Журналистские вопросы

Госстандарты? Да, штуки три-четыре пакетов есть...

– Существуют ли в Швейцарии всеобщие образовательные госстандарты?

Единых нету! Почти во всех четырнадцати женевских средних школах существует разделение детей по трем образовательным уровням (и только в трех школах нету такого разделения). Латинское отделение и модерн – куда идут как бы самые умные, но с уклоном больше в филологию. Научное – для тех, кому как бы больше нравятся точные науки. И общее отделение... И пакеты стандартов – тоже везде разные. Но они существуют. По трем направлениям.

Принцип зачисления

– А что принимается во внимание, когда ребенка после начальной школы зачисляют на то или иное отделение седьмого класса?

Во-первых, рассказ родителей о ребенке (!).

Во-вторых, результаты тестирования по французскому и математике.

В-третьих, результаты беседы с психологами.

В-четвертых, рапорты о ребенке директоров начальной школы, где тот проучился шесть лет (!).

Кстати, теперешняя образовательная система (циклов ориентации) доживает свои последние дни. После 2001 года она будет в корне меняться.

Латынь – это база

Я спросила:

– А почему так много латыни? Мы изучали латынь в университете. Это была скука смертная.

Они говорят, что для русских – может быть. А для них – это база. У них ведь романский язык. Дети начинают лучше понимать французский. И потом это здорово развивает мышление.

Да, наверно, это как нам – знать церковнославянский. Сразу начнешь чувствовать язык, различать исконно русские корни, глубинный смысл привычных для слуха слов.

Нет такого предмета!

Поразительно, что в школе очень много иностранных языков, а литературы нет совсем. Представляете, нет такого предмета! Они говорят: а зачем? культура чтения ведь идет от семьи, и школа вряд ли может приохотить ребенка к чтению, а вот наоборот – запросто. Да и для поступления куда бы то ни было литература не нужна. Правда, говорят, это у них в школе нет литературы, но это вовсе не значит, что ее нет в соседней школе. Каждая школа такие вопросы решает сама (!)

Когда спрашиваешь у какого-нибудь иностранца про русскую литературу, то обычно называют Толстого, Достоевского. Иногда Чехова (и то, потому что Чехова играют в театре). А эти назвали Гоголя! Хотя ясно, почему. Они ж тут университет все позаканчивали. И многие – филфак. А некоторые – еще и русский изучают.

Таких вузов нет в природе

– Какой вуз готовит учителей? Педагогический?

Говорят, что нет таких вузов. Сначала надо закончить университет. А потом – если надумаешь стать учителем – надо пройти педагогическую стажировку в течение двух лет. Это централизованные педагогические курсы, где дается не предметное, а сугубо педагогическое образование.

– А многие среди вас сразу после университета пошли на эти курсы?

Таких почти нет. Большинство попробовали себя и там, и сям. Кто в редакции работал, кто наукой занимался. А потом по разным причинам почувствовали тягу к учительской работе.

Учиться на педагогических курсах можно параллельно с работой в школе. Первый год тебе дают около десяти часов в неделю. Потом часы постепенно добавляются...

Как сказала Сюзанна, когда ты заканчиваешь свой двухгодичный педагогический стаж, заканчиваешь курсы и остаешься один на один с классом – делай все, что хочешь – бывает очень трудно. Первый год – самый трудный: ты получаешь полную нагрузку и полную свободу.

Свобода

– Начальство ходит к вам на уроки, указывает что-нибудь? Или у вас тут полная свобода?

Полная – что хочешь, то и делай. Сюзанна говорит, что завуч иногда придет на урок, посмотрит, что она там напридумывала и скажет: ладно, пробуй, интересно, что у тебя получится из этого.

Методы работы, манеру, стиль учителя выбирают сами. И они это умеют ценить. Говорят: это замечательно, что мы имеем такую свободу. Администрация кантона Женева старается не ограничивать учителя методическими рамками.

Хотя, конечно, степень свободы, – признаются учителя, – все равно зависит от того, кто директор.

Но они все время подчеркивают, что Швейцария – федеративное государство. Поэтому то, что мы говорим про Женеву, совершенно может не относиться к Берну или к любому другому городу. В каждом монастыре свой устав. Хотя в главном системы государственного образования разных кантонов похожи. Это не частная школа.

Кстати, в Швейцарии, по сравнению с Францией, очень мало частных школ.

Периодическая печать

Любопытно, что в Швейцарии нет никакой педагогической прессы. Вообще. Кроме ежемесячного информационного справочника – о том, где что бывает, реклама школ, студий и так далее.

Профессиональных же газет или журналов у них нет. Даже по предметам. Учителя, конечно, назвали семинары и конференции. Но согласились с тем, что они мало дают для профессионального роста учителя. Хотя на конференциях по предмету со многими можно поговорить. Обсудить и прикинуть, кому хорошо, кому плохо.

Говорят, что, конечно, случаются и придумываются интересные вещи. Но сесть и написать – некогда.

У них тоже бывает кризис

До 80-го года государство давало на образование очень много денег. Львиную долю платил город. После 85-ого начался кризис. Сейчас почти не дают денег ни на реконструкцию, ни на какие-то новые идеи.

В нашей школе, к примеру, уже давным-давно не делали ремонт. Сейчас практически все пришло в упадок.

Вот учительская. Они все ждут, чтобы ее расширили. Учащихся здесь 700 с лишним. Учителей – около 90. Для 90 учителей она мала.

Школу убирает консьерж с женой. Они же и за сторожей. Здесь же и живут вместе с детьми, которые ходят в эту школу.

Дисциплина: что это такое

– Как бы вы сформулировали самую больную вашу профессиональную проблему?

Почти все в один голос сказали: дисциплина. Мой прогноз оправдался...

Как добиться дисциплины? Армейской – просто. Надо чтоб тебя боялись. Но тогда ты становишься функционером, и дети на твоем уроке начинают функционировать.

А какой дисциплины хочешь ты? Чтобы дети безжизненно занимались твоим делом? Или чтобы ничем не занимались, а тебя слушали? Или чтоб все же занимались своим делом? Или общим для всех? И чтоб это дело имело непосредственное отношение к твоему предмету...

Решая эту проблему – и становишься профессионалом. Хотя решить ее раз и навсегда – невозможно. Мне так кажется.

***

Тут Даниэль-первый посмотрел на часы, оглянулся, встрепенулся, закудахтал и поволок нас на урок к Сюзанне, которая уже успела незаметно выскользнуть из учительской.

К началу страницы

Класс коррекции по-женевски

В классе было человек 12 – совершенно разных национальностей. Одна девочка – даже в парандже. Не совсем в парандже: завернута с головы до ног в белое покрывало, а лицо чуть приоткрыто.

Сюзанна начала урок с того, что приглашала каждого к доске, чтобы он представился, написал свое имя на родном языке и показал на огромной красивой карте мира ту страну, из которой приехал.

Оказалось, что мы попали на урок географии в коррекционный класс. Здесь слово коррекционный означает совсем не то, что у нас. В этом классе дети, которые недавно приехали из разных стран – из Кореи, Индии, Португалии, Венгрии, Бразилии, Перу, девочка в белой накидке была из Пакистана. Большинство из них продолжает по средам ходить в свои посольства и миссии, чтобы продолжать изучение родного языка. Но они не знают или очень плохо знают французский.

И вот в течение первого года обучения в школе Флеранс они учат французский язык. Это и есть коррекция. Они ходят также на все остальные занятия, которые в 7-ом классе полагаются: географию, математику и так далее – но только своей маленькой стайкой. И этих занятий у них немного, а много французского языка. Через год они распределяются по одному из трех вышеназванных циклов.

Все они по-разному выходили к доске. Кто стеснялся, кто нет. Сюзанна говорит, что этот класс достаточно благополучный. В основном, это дети поселившихся в районе дипломатов.

Класс подобрался довольно грамотный. Многие из них хорошо учились на своем родном языке. Им бы только немножко подогнать французский... Ни с математикой, ни с географией им мучиться не надо.

А некоторые прожили в Женеве сколько-то времени и поэтому уже говорят по-французски. Им нужна только небольшая коррекция.

Но год на год не приходится. Бывают очень сложные коррекционные классы. Сюзанна рассказывает о детях из Сомали, из Анголы, из Боснии. Были дети из Косово, которые видели смерть своих родителей. Были дети, которые почти не говорят. Или дети, психически уже в чем-то надломленные. Или те, что вообще не ходили в школу – ни в какую, ни на каком языке...

Сюзанна старается говорить четко – ведь ее слушаем не только мы, но и дети. Для них это практика в понимании иностранного языка.

Видно, что маленькая крашеная смешная Сюзанна – женщина очень добрая. Наверное, детям с ней хорошо.

Но по-настоящему они развеселились, когда я принялась напоследок их фотографировать. Не смеялась только девочка из Пакистана – она испуганно прятала свое лицо под покров белой накидки.

К началу страницы

Знакомьтесь, шеф-повар – учитель... физики

Ура! Обед. Нас ведут в столовую. И что ж мы там видим? За прилавком на раздаче первых и вторых блюд стоят два мужика. Один из них – тот самый красавец, с которым мы входили утром в школу. А второй – пожилой крепкий дядька – физик. И тут нам рассказали об этом физике прелюбопытнейшую историю...

Оказывается, обеды были не всегда. В здешних школах обычно все кормятся как придется: либо ходят домой обедать, либо приносят еду с собой. Никаких субсидий на завтраки и обеды в Швейцарии не существует. Хочешь – нанимай людей, они сделают кафе и будут брать большие деньги. В частных школах, конечно, кормежка централизованная – за счет родительских денег, разумеется. Но здесь не так.

Физик оказался замечательным поваром-любителем. Принес из дома ложки-поварежки, кастрюльки, поваренные книги. Возился целыми днями. И со своим классом три года назад организовал кухню. Просто от полноты сердца. Научил своих детей готовить. И стали они кормить всю школу: и учителей, и учеников. Потом к нему присоединились еще классы, учителя скинулись и вложили какие-то деньги... Дело пошло.

Сегодня дежурит класс нашего красавца-математика (поэтому он и за стойкой): накрывает на стол, готовит обеды, следит за порядком, выписывает билетики (минимальная плата). К концу учебного года у класса образуется небольшой капиталец, который он может потратить на свое усмотрение, чаще всего – на экскурсию.

А физик, наверное, на посту каждый день. Теперь он шеф-повар. Кстати, готовит он бесплатно. И все это он проделывает, мурлыча себе под нос веселенький мотивчик.

Вот нас сажают обедать. Рис с шафраном, поэтому желтого цвета, рассыпчатый, очень вкусный. Неизменный салат. Овощи: помидоры, огурцы. И поджаристые куриные грудки. Просто и невероятно вкусно!

Плюс минеральная вода. Была даже бутылочка бордо. Распили мы ее в приятной компании с Сюзанной, с вальяжным типом учителя, Даниэлем-вторым и Франсуаз.

Франсуаз, многодетная мать

Мы разговорились с Франсуаз. Она преподает немецкий, и выходит, он для нее тоже иностранный – как и для меня. Поэтому у нас получалось друг друга вполне сносно понимать.

– Как нагрузка, Франсуаз, большая?

– Нет, 12 часов в неделю, но деньги все равно приличные.

– У нас учителя по 30 часов тащат, по 2-2,5 ставки. И то больше 100 долларов в месяц заработать сложно. Многие выживают за счет репетиторства.

– Ой нет, здесь у учителей зарплата хорошая. Впрочем, и затраты на детей большие. А у меня их трое. Любой шаг в сторону – язык, танцы, гимнастика – все это стоит огромных денег. Если бы муж не работал, я бы не потянула на свою зарплату детей.

Резервная печь

Вижу надпись на печи: зарезервирована для спортивных классов. Я стала интересоваться, что за печь и что за спортивный класс?

Вальяжный тип учителя снизошел до ответа:

– У нас есть ученики (их в районе 36 человек), которые занимаются вне школы какой-либо активной деятельностью. Это может быть музыка, балет, спорт. Им создают специальную облегченную программу обучения – только самое необходимое (минимум). Плюс сконцентрированное урочное время. Поэтому эти ребята, как правило, едят в столовой не в обычное время. Для них освобождают место в кафетерии и микроволновую печь, так как они спешат, у них там все расписано по минутам.

Вот, например, та рыженькая девочка. Она входит в десятку сильнейших бегуний Швейцарии. Наше спортивное будущее...

К началу страницы

Вторая репетиция

Все! Побежали на музыку...

По дороге Даниэль-первый был снят с дистанции – встретил в коридоре своего ученика. (У них так заведено: если ты чего-то на уроке недопонял, приходи в определенный час, например, по пятницам – учитель тебя будет ждать в условленном месте. И ты ему сможешь задать свои вопросы.) Мне понравилось, что Даниэль не стал отфутболивать ученика под предлогом визита иностранцев, а, извинившись перед нами, пошел делать свою работу.

Мы входим в класс – и обалдеваем от шума. Играет рок-группа, причем в худших традициях 70-х. Пульт управления. Ударник. Синтезатор. Три девушки изображают girls. Сам преподаватель – с гитарой.

Мы чуть не оглохли. Звучание ужасное, голосов не слышно (спецэффекты забивают)...

Потом выясняется, что это только вторая их репетиция! Мы начинаем прислушиваться... А потом выясняется, что это и вовсе факультатив – нашелся человек, который захотел организовать в школе рок-группу.

«А как же уроки музыки?» – спрашиваем мы. Урок музыки (да и то раз в неделю) есть только в седьмом классе. «Дело в том, – говорят они с сожалением, – что сейчас средства на образование сокращаются, поэтому количество уроков рисования, спорта, музыки – тоже сокращается». Одним словом, кризис...

Я подумала: а ведь сделать какой-то элементарный джаз-банд можно было бы и в моей школе. Просто среди наших учителей музыки мало таких, которые бы тянули на себе еще и рок-группу. Хотя этим здорово можно было бы занять праздношатающихся подростков.

К началу страницы

Рисование для слишком умных

Потом мы бегом бежим на занятие по рисованию. Опаздываем. Это 10-й класс цикла сайнтифик.

Входим и видим совершенно распоясанную картину. Они и так-то были на взводе, эти дети. А когда мы появились, они просто стали из кожи вон лезть, чтобы обратить на себя внимание.

Я один раз достала фотоаппарат, потом пожалела. Они начали позировать, выкрикивать что-то бравурное, бросать портфели в воздух... Сумасшедшие совершенно. Мало того. Они вели себя цинично и нагло.

Учитель, довольно крепкий дядечка, делал вид, что всего этого не замечает. Мне было перед ним очень неловко, что он никак не может унять распоясавшихся молодых людей. Как будто мы присутствуем при его провале. Но нет, он как ни в чем не бывало спокойненько стоит в сторонке...

Я задала ему какой-то вопрос по поводу этого класса. Он говорит: «Да, класс тяжелый, потому что, во-первых, всего три девочки. (Кстати, эти три девочки сидели и мирно там что-то чертили). А во-вторых, это сильный класс, цикла сайнтифик, им не до рисования – слишком умные».

Я говорю Инне на ухо:

– Давай-ка поскорее уносить отсюда ноги, потому что сейчас ситуация просто выйдет из-под всяческого контроля. Уйдем, и тогда он их потихоньку утихомирит».

– Мне кажется, – шепчет она в ответ, – он вовсе не хочет ситуацию контролировать. Просто у них так принято.

К началу страницы

Хиппи Даниэль

Дальше мы побежали на урок к математику – Даниэлю-второму. Ой, ну здесь все было иначе!

8-ой класс. Заходим. Тишина, спокойствие. Хотя очень много детей. Мне показалось 25, как минимум. Сидят они по двое на парте и чего-то такое решают – каждый в своей тетради, тихонько, сосредоточенно.

На белую доску спроектировано изображение – какие-то примерчики. Я спрашиваю у Даниэля: что это такое? Он невозмутимо говорит: работа над ошибками.

Понятно, что работа... А откуда изображение на доске? Из этой бандуры, что ли? Стоит на учительском столе аппарат с трубой, похожий на фотоувеличитель, какой у меня на антресолях валяется. На столе в световом пятне – какая-то пластиковая дощечка. Пишешь на ней специальным маркером, и все, что ты пишешь, проектируется на экран. Впечатляет!

Когда мы зашли в класс, Даниэль как раз сидел на учительском столе (прямо сверху) в своих обшарпанных джинсах и что-то писал на этой дощечке. Стоит детям зашебуршаться – он только голову поднимает, и сразу все смолкают. При этом невозможно себе представить, чтобы он повысил голос. Выраженье на лице – неизменно доброжелательное.

Мистика какая-то! Почему дети его слушаются? Не знаю... Я поняла так, что у него темп на уроке очень приличный...

Мы подошли к одному мальчику и что-то стали у него спрашивать, а он начал от нас отмахиваться – дескать, не мешайте, потому что если я сейчас выключусь из дела, потом не включусь.

Тогда со своим провокационным вопросом я подошла к другому мальчишке (пишет, кстати, как курица лапой).

– Даниэль много задает на дом?

– Ну, этот назадает. Другие учителя меньше задают. А с этим будешь сидеть...

И я поняла, что Даниэль у детей слывет строгим учителем.

При этом антураж его совершенно хипповый: колечко в ухе, манера сидеть на столе, ставить ногу на стул во время разговора, садиться на парту. Казалось бы, от такого учителя можно ожидать фамильярности с учениками, эдакого псевдодемократического стиля в общении. Однако, поди ж ты, – авторитарный учитель!

Разговариваем... Даниэль такой длинный, что ему приходится для этого складываться напополам. Он складывался, складывался, да и сел на корточки. Пока мы беседовали, дети расшумелись. Но стоило ему привстать с корточек, как воцарилась тишина. Но не мертвая. Не похоже, что они его боятся. Видно, у них просто так принято...

К началу страницы

Интервью на корточках

– В каких классах у них экзамены? И какие?

– Никаких экзаменов нету вообще – ни выпускных, ни переводных... Есть только контрольные работы, по математике, в том числе. Каждый год. По некоторым другим дисциплинам тоже.

Если ученик работает и потом вдруг не выполняет какую-то контрольную работу, это тоже ничего не значит. В принципе, эти контрольные работы даются не для того, чтобы уличить ученика в незнании или получить представление о нем. А для того, чтобы более или менее сориентировать все школы друг с другом... (Вот это я не поняла, честно.)

– Во всех швейцарских школах нет выпускных экзаменов?

– Только в Женеве. В других кантонах может быть совершенно другая система. Я знаю кантоны, где очень много экзаменов сдается в конце школы.

...Так вот. Если в конце года у ученика нет соответствующих оценок, он может или остаться на второй год и повторить все на том же уровне, либо...

– Обязан или может?

– Может. Чаще всего... Либо он может перейти на уровень ниже. Допустим, если это класс сильный, он может перейти в какой-то класс среднего уровня и продолжать учебу без потери года. Либо есть еще какие-то возможности, которые прорабатываются учеником вместе с педагогическим советом: например, будет ли он дополнительно заниматься или доздавать что-то...

– Все ли они хотят поступать в вуз?

– Это еще неизвестно, сначала они все равно пойдут в лицей. И там уже получат общий аттестат зрелости.

– Как решается конфликт между учителем и учеником?

– Ни в одном классе почти нет проблем ни с дисциплиной, ни с работой. Просто не все уроки требуют такой уж концентрации внимания. Поэтому – как на том уроке рисования, что вы видели – здесь может быть более шумно и более свободно. Это нормально. Мы легализовали такой расслабленный стиль поведения на некоторых предметах. Зато на математике не расслабишься – совсем другой темп.

И в то же время каждый конкретный класс отличается не только уровнем знаний, но и уровнем своего общения. Стиль общения зависит от того, какие личности подобрались в классе.

– Есть личности, которые бьют стекла? Что делают с этим бедолагой?

– Заставляют платить.

– Вмешиваются ли родители в учебный процесс?

– Мы встречаем родителей раз в году. И в частном порядке.

– А почему в журнале по две отметки в каждой клеточке?

– Это не две отметки, а одна. 2,7. Два и семь десятых. Дробь! Мне, например, шести баллов явно не хватает для более или менее правдоподобной картины. Поэтому у меня дроби. (Что-то я смотрю, все больше в промежутке между двумя и тремя – М.Г.).

– Ходите ли вы с детьми в походы?

– По-ходы?.. А что это такое? Пешком, рюкзак, костер, палатка?!. Нет, что вы. Поездки бывают. Экскурсии... А так, чтобы с костром, с палаткой – нет.

А экскурсии, в основном, по Швейцарии. На день или больше. Автобусные. Опять же – это стоит денег! (показывает пальцами).

В конце года я иногда организую поездку в Испанию со школой на неделю. В близлежащие страны это не так дорого.

– Даниэль, я слышала, ты очень неоднозначно относишься к этим дежурствам в столовой с приготовлением обедов.

– Я со своим классом временно не участвую в этом, потому что не согласен с тем, как это все там в данный момент происходит. С тем, что на кухне корячатся учителя. Сначала было четыре ученика и двое взрослых. А сейчас вы видите четырех взрослых и двух учеников.

А когда четверо взрослых работают, то это означает, что взрослым проще сделать что-то самим, чем объяснить детям и проследить за тем, чтобы они это сделали. А это извращает саму идею.

Я не буду за них работать. Ведь это они хотят заработать деньги, а не я.

***

Я попыталась пофотографировать детей: было не так страшно, потому что Даниэль рядом. И то они возбудились. (Дикие! Что еще скажешь? Может, к ним в класс на уроки действительно никто не приходит, если разрешение на это нужно у министра образования получать?!)

Еще эта вспышка... «Меня! Меня!..» И сразу такая буза началась. Но Даниэль ее быстро пресек, и присмиревшие швейцарские дети стали решать очередную контрольную работу по математике.

К началу страницы

Я поняла, что мне не надо ничего из себя изображать

Очень странное, наверное, я поначалу произвела на здешнюю публику впечатление. Они ожидали, небось, увидеть какую-нибудь основательную мадам, журналистку из Москвы. А тут – я.

Я чувствовала, что от меня ждут чего-то (или это я себе придумала?). И поначалу все пыталась соответствовать образу эдакого солидного корреспондента: неспешная речь, плавные движения, светская заинтересованность, умные вопросы... (Елки-палки, как-никак Швейцария!)

Но на первом же кофепитии (по-моему, как раз тогда, когда я открестилась от брошюрки... Или когда вытаращила глаза на красавца-пацана, который оказался учителем? Или когда сказала, что я сама учитель?) ситуация официального приема посыпалалась: все расшевелились, расхохотались и начали перебивать друг друга. Вот тут-то я совершенно обрела собственный голос.

Я поняла, что изображать мне ничего не надо и что и они обрадовались, увидев, что я совершенно нормальный человек и тоже неравнодушна к потертым джинсам. А молоденький учитель латыни Стефан Жандр даже умилился (наверное, первый раз в жизни видел русскую учительницу живьем), и сказал: «Какая вы приятная!» Скорее всего, эта была одна из тех немногих фраз на русском языке, которые он еще не успел забыть после окончания университета.

Этот школьный народ очеловечил мои представления и о швейцарцах вообще. Расхожее мнение о них как о застегнутых на все пуговицы было достаточно подогрето здешними русскими, да и уличный народ не отличался приветливостью...

Здесь же – как на другой планете. Хоть я и понимаю, что учителя – это действительно национальность (или диагноз?). Рыбак рыбака видит издалека – вот отчего мне было здесь хорошо. В манере по-доброму друг друга подкалывать и разыгрывать, в простоте одежды, разговора, несуетности, в общей едва уловимой безалаберности – во всем ощущалось братство.

Но когда я этому порадовалась вслух, они сказали, что их школа – особенная и что им очень друг с другом повезло. В основном, в школах выстраиваются достаточно формальные, служебные отношения. А у них – вот такая веселая, хорошая компания. Это нетипично для швейцарской школы.

Ну, неслучайно, значит, Бог привел меня именно сюда, в нетипичную.

К началу страницы

Эпилог

Прилетаю в Москву и на следующий день прихожу на работу в редакцию. Мне сообщают: Маша, вам тут факс из Швейцарии, на швейцарском языке, ничего не понятно, позавчера пришел. (?!) Позавчера – это день визита.

Гм-м... Беру листочек, смотрю. Улавливаю общий смысл. Оказывается, это подтверждение: мол, да, действительно, ваш сотрудник, мадам Ганькина, нанесла визит... расписание, согласованное в министерстве... очень приятно... число... подписи... всего хорошего.

Гляжу: время отправки – 16.15. А мы ушли около четырех!..

Вот так! Это – насчет всех пуговиц. Или одно другому не мешает?..

К началу страницы