Мария Ганькина

ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

3 февраля. День рождения Лидии Константиновны Филякиной. Сегодня мы были у нее в гостях.

Совсем давно, 10 лет назад, мы с Сережей Плахотниковым ездили к ней домой каждый день – для того, чтобы хорошенько заправиться учебным материалом и завтра нести его в класс к детям. А без этого мы просто не знали, как учить их читать-писать. Мы жадно слушали очередную историю про кого-то из ее учеников, например, про Костю, вбирали слова, которыми она рассказывала про него, чтобы срочно понять, что завтра делать с нашим конкретным Лешей…

Потом мы стали ездить к ней все реже – встали с четверенек и пошли сами!..

Потом расцвел наш собственный педагогический стиль, да пышным цветом! Мы почти перестали ей звонить. Боялись разоблачения?..

Потом мы стали старше…

Сегодня мы поехали к Лиде…

А две недели назад я приехала в Желтый Дом (так в народе называют Образовательный центр «Азъ», поскольку дом, где он расположен, действительно желтого цвета) и допытывала Олю Лапину с Сережей Плахотниковым: что мы будем делать с богатством, свалившимся на нас в виде Шулешко-Филякиной-Протопопова-Елисеевой-Ершовой-Букатовым? Что делать со своим ученичеством? Как распорядиться наследством? Если не мы, то кто? Душа болит за это дело. По мне дак самое в педагогике разумное. Потому что даже если делать десять процентов из того, что предусмотрено в программе ИНОВО у Филякиной или в «Понимании грамотности» у Шулешко, то дети уже выживают…

И вот мы все втроем приехали к Лиде, нашему Учителю.

И, пожалуй, впервые не она нам что-то в очередной раз объясняла-разъясняла-втолковывала, а мы сами задавали ей вопросы. И вопросы эти оказались очень простые, но главные: что такое развитие и чем оно отличается от формирования? сохранность – это что? что сохраняем?..

Лида:

Развитие – это когда детям дается возможность предполагать, думать. Формирование – никаких предположений, четкая инструкция, предписание, алгоритм. Развитие – нет границ, формирование – четкие границы.

Пример: ребенок прикладывает к одному карандашу другой и выясняет, какой длиннее и на сколько (формирование).

Учитель говорит: «Дети, посмотрите на диван. А теперь на подоконник. Как вы думаете, что длиннее?» Дети с недоумением переводят взгляд с одного предмета на другой и обратно: действительно, не придвигать же диван к подоконнику?.. Учитель хитро: «А у меня веревочка есть!» Тут по сценарию одного из детей осеняет, его догадку подхватывает другой. Они хватают веревочку и бегут к дивану. Остальные 25 человек… делают вид, что что-то поняли. На самом деле им сейчас будет предложен тот же самый алгоритм и вскоре вполне сформировано действие по нему.

Что мы сохраняем? Лида говорит: нормальную жизнь в классе. На уроке надо жить, а не перебиваться-перемогаться. Что такое нормальная жизнь ребенка? Каким таким нормам соответствующая? По Шулешке, психо-физическим качествам, присущим каждому возрасту. То есть мы должны стараться сохранить те свойства ребенка, которые сущностны, важны и т.д. именно для этого возраста. Например, во 2-м классе они лучше всего договариваются и если мы это не сохраним, то потом это сложнее сформировать – умение договариваться.

Я возразила: но мы-то прошли через советскую школу, где в класе по 40 человек и в затылок друг другу, какой уж тут договор? Лида: но мы играли! Отсиживали 4 часа в школе и шли играть во двор. В игре мы учились говорить, договариваться, действовать. И поэтому были сохранны.

Сережа: современные дети не умеют играть. И это не обязательно в столицах. Вот в Нытве, например! Как они швырялись шишками и дико носились и орали. А затеять игру… То ли игр не знают, то ли не могут договориться? К Оле пришли семилетки, которые здорово отличаются от предыдущих (3 года назад) тем, что совершенно не умеют играть. Она на уроке это обнаружила и удивилась. Мы стали думать: а где им играть? Дворов фактически не стало: после всяких путчей и терактов родители боятся отпускать детей на улицу. Вот они и сидят – с компутером и телевизором договариваются.

Лида говорит: мы должны сохранить ребенка как человека говорящего, слушающего, действующего. Был провозглашен программный лозунг: жизнь на уроке! И весь материал Шулешко дает к тому возможность. И не просто возможность, а уникальную возможность. Но только возможность! Потому как любым материалом, любым учебником, любым содержанием – даже самым прогрессивным, гуманистическим, инновационным, изобретательным, остроумным, продвинутым, гениальным и как угодно развивающим – можно все живое умертвить, жизнь на уроке убить.

Лида: «Когда я пришла в началку, я не знала, что с ними, с этими малышами, делать – как им жизнь-то на уроке устроить? Материал (Шулешко+Протопопов) роскошный, а как его давать, чтобы дети говорили (а не только отвечали урок), слушали (не только меня, а и друг дружку) и не боялись действовать на свой страх и риск? Как без рук была. Вот и пошла к Вячеславу Михайловичу Букатову в театральную студию при Доме пионеров, и села, 35-ти лет от роду, в один круг со школьниками-Угольниковыми. И тогда я стала потихоньку обзаводиться необходимым инструментом в виде всей этой театралки. И теперь у меня было не только ЧТО, но и КАК»…

Сколько прекрасных идей высказывается в педагогике! Сколько благородных целей! прогрессивных методов! инновационных программ! И нигде и никто не говорит, КАК это все осуществить, не насильничая.

Я сто двадцать пять раз слушала все эти Лидины рассказы: и про Дом пионеров, и про знаменитых толстого Давыдова с тонким Кургановым (как после Лидиного урока Курганов спрашивает у Давыдова: ты что-нибудь понял? – Нет. – А я да! И сейчас тебе объясню!), и про ужасы традиционной школы (Учитель: «Дети, сколько на этой картинке слов на Н?.. Я насчитала 10». Вася из-под парты: «Нос!» – «Вася, вечно ты невпопад со своими дурацкими предложениями. Садись!»), и про администрацию… Сто двадцать пять раз слушала, а услышала только сегодня. Только сегодня мне стало, как и ей, больно, страшно, противно. Мы были вне этой жуткой системы: та же Лида нас прикрывала, да и директор крышу обеспечивал. Мы делали в классе, что хотели. Был только внутренний цензор – никаких внешних! Тепличные условия. Это раз.

А потом я поняла, что с тех Лидиных пор ничего не изменилось. Поняла, когда выехала за пределы столицы. Какие школы в своей учительской жизни я видела? Наше УВК «Измайлово», «Ковчег» да Тубельчатник – все с человеческим лицом. А тут я побывала на Урале, в Старокамышинске, и мне этого хватило, чтобы понять: эти мои три школы – исключение, в основной массе школ как было 40 лет назад, так и сейчас – та же казенщина, скука, глупость, гнусность, страх и ложь.

И как с этим бороться? – «НЕ бороться! – говорит Сережа. – Борясь с системой, мы тем самым ее укрепляем, добавляем ей крепости в фундамент. В борьбе она расцветает. Бороться с системой нельзя. Ее надо забыть. Как в каком-то фильме герой говорит ведьме: «Мы тебя одолеем. Знаешь как? А мы тебя забудем! Уже забыли!» – и они поворачиваются к ней спиной. И ведьма растворяется, исчезает, перестает быть»...

Мария Ганькина

3 февраля 2002 года

К началу страницы